Октябрь.
Небо, как летом, синее-синее, тепло. Золотистые листья с растущих у дороги деревьев падают на капот автомобиля и тут взмывают в воздух и уносятся прочь. Их тянет к земле, а движение машины мешает им сразу следовать установленному порядку, где полет подчиняется дуновению ветра, а не является результатом бега по асфальту шумной, изрыгающей гарь «стихии».
Я остановил машину у обложенного красной плиткой огромного здания библиотеки Гютерсло. Первой выбралась из салона к яркому солнечному свету поэтесса из Донецка Светлана Куралех. Ее добрые, голубые глаза лучились, и мне теперь кажется, что тогда - в эту секунду, осенний воздух немецкого городка вдруг наполнился ее стихами:
«И вечная музыка вечного страха.
И вечная улица – мой кабинет.
А если стихов не коснулась бумага,
простите – я просто летела на свет.»
Машина опустела. Владимир Авцен, Александр Василенко, Евгения Комарова остались стоять на тротуаре под сверкающей багрянцем липой, а я поехал к автостоянке. Ощущая, как к горлу подкатывает комок, выскочил из машины, схватил портфель.
Все ли будет сегодня – в последний, завершающий и самый важный день фестиваля – в порядке?
В красивом, сферическом зале библиотеки меня уже ждали. Председатель немецкого общества «Forum Russische Kultur“ Франц Кизель, крепкий, со всегда спокойным, ясным взглядом темных, умных глаз пожилой человек, спросил меня не знаю ли я, где находятся подписанные дипломы для призеров и членов жюри конкурса?
Я ошарашено мотнул головой.
- Wo sind Sie dann?* - наморщил лоб Кизель.
Тут кто-то подсказал ему, что, подписав дипломы, он забрал их к себе домой.
- Gut! Ich werde nachschauen, - не совсем уверенно проговорил председатель. – Wir haben noch Zeit.**
Мы начинаем.
Ведущая фестиваля, Катерина Кухаренко, расрумянившись от волнения, выходит к сцене. Я вижу, как блестят глаза у слушателей, когда она читает свои переводы поэтических произведений Шапиро, Комаровой, Шмеркина, Авцена, Куралех...
Музыкальный номер.
Обыкновенный аккордеон в руках у Анастасии Шкендыревой может плакать, как скрипка, вздыхать, как фагот, бурлить, словно это рояль... И уже чудится, что она не одна с аккордеоном на сцене, а играет большой оркестр.
Проза.
Елена Абрамс читает на немецком языке рассказ Маргариты Борцовой. Слова втекают в тишину, сферическая форма зала подхватывает их и они, наверное, не исчезают совсем; остаются тут на полках, где рядами стоят книги.
- Я потрясен! – говорит мне во время паузы Владимир Авцен. - Где ты нашел таких классных переводчиков?
Около шести вечера в зал размеренным шагом входит Франц Кизель с толстой, картонной папкой в руке. Дипломы нашлись!
И вот подарки розданы, дипломы вручены. На лице у меня плавает блаженная, усталая улыбка...
Кажется, все довольны и все хорошо...
 |
У сцены выстраивается хор. Я, взглянув на Анастасию Шкиндыреву, говорю ей при всех, что влюбился.
Женщины хихикают:
- Шустрый какой! Она же замужем!
- Да не в нее, - оправдывдываюсь я. – А в то, как она играет!
- Не рассказывай сказки, - зал взрывается от хохота.
И пусть смеются. Я рад, что все смеются.
